sugar and spice and everything nice
Я очень люблю читать чужие книжные списки. Особенно я люблю читать книжные списки с пояснениями - не просто "лучшие новинки лета" или "что я прочел в сентябре", а "книги в моей биографии". Вот, например, статья в "Афише" как раз как я люблю:
daily.afisha.ru/pokolenie/6249-kod-da-vinchi-ya...
Или на сайте "Горький" есть хорошая серия встреч с разными людьми и разговоров об их читательских биографиях - к сожалению, на сайте ее отслеживать не супер-удобно, тэгов нет, но вот, например, рассказ Петра Рябова, один из самых запомнившихся (переписанный от руки Платон!):
gorky.media/context/ya-prostoyal-tri-nochi-v-oc...
И Людмила Алексеева, у которой очень много про доступ к книгам, эпическое дело в Советском Союзе - "а вот библиотека", "а вот девочка дала почитать":
gorky.media/intervyu/erika-beret-chetyre-kopii-...
Но для меня в "Горьком" маловато было женщин, поэтому я страшно обрадовалась, когда нашла Wonderzine, где рубрика "Книжная полка" прямо исключительно состоит из разговоров с женщинами:
www.wonderzine.com/wonderzine/life/bookshelf
Вот те, которые показались мне особенно интересными:
www.wonderzine.com/wonderzine/life/bookshelf/22...
www.wonderzine.com/wonderzine/life/bookshelf/22...
www.wonderzine.com/wonderzine/life/bookshelf/22...
www.wonderzine.com/wonderzine/life/bookshelf/22...
... но это очень заразный формат, и после Wonderzine я захотела такие "десять книг" сама составить - и именно поэтому этот пост лежал в черновиках полгода. Я решила список книжной полки составить именно в биографическом формате, и их никак не набиралось десять! В общем, когда набралось девять, я решила, что и так сойдет.
"Фердинанд Великолепный", Людвиг Ежи Керн - из любимейших книг моего детства. Фердинанд – пес, которому как-то наскучило сидеть у дивана и ждать, пока хозяин проснется, он встал на задние лапы и вышел из дому. И настолько он был великолепен, вежлив и любезен, что все у него получалось, всем он нравился, заводил знакомства... потом, конечно, оказалось, что он уснул рядом с хозяином и видел сон, но ощущение всепобедительной силы доброжелательного дружелюбия и того, что мир в целом именно что доброжелателен –осталось.
"Дорога уходит в даль", Александра Бруштейн - лет в семь я уже, разумеется, прочла все, что стоило и не стоило читать на окрестных полках. И тут из квартиры бабушки с дедушкой выехала жилица – кажется, комната теперь понадобилась тете, но это неважно, важно то, что я впервые в сознательном возрасте получила доступ к тому, что было в этой комнате. А были там книги, которых я еще не читала – в том числе эта, из маминого детства, только первая часть трилогии. Книга, на которую я набросилась с жадным узнаванием – вот этот мир, эта семья и эта девочка точно имели отношение ко мне... Продолжения я прочла уже в старших классах школы, но это ощущение никуда не делось, как-то Вильно Саши Яновской встроился в мою биографию.
Воспоминания Анастасии Цветаевой - разумеется, это был все тот же поиск книг "про девочек", и я, разумеется, нашла даже больше, чем искала, потому что Марина и Ася Цветаева были особенные девочки... Это я читала и перечитывала все отрочество, и именно от воспоминаний Аси я стала читать стихи Марины – впрочем, со мной такое часто бывало.
"Гордость и предубеждение", Джейн Остен - сначала была "Джен Эйр", активно рекламируемая всеми подряд как самое то что надо для девочки-подростка (тут вспоминается каждый раз история мамы, читавшей "Джен Эйр" ночью в пионерлагере при лунном свете и потихоньку вылезавшей в форточку вслед за светом). Я очень хотела и далеко не сразу получила, см. выше про доставание книг в СССР. А когда получила... нет, мне было интересно, но Джен и ее бурные страсти были как-то мне совсем чужды, как и обаяние мистера Рочестера. Сколько мне было? Пятнадцать, шестнадцать... А еще через годик подруга упомянула "Гордость и предубеждение" в формулировке типа "как "Джен Эйр", только наоборот/совсем не то же самое". Я заинтересовалась.
Подруга была права. Вот это было то самое общество и те самые люди – и тот авторский голос, – которые говорили со мной. И до сих пор разговаривают (см. эпиграф к этому дайри).
Виктор Франкл – или о пользе высшего образования. Про Франкла я услышала на лекции по общей психологии на первом курсе и поняла, что мне это надо. Что это может иметь смысл. И пошла искать книгу... были уже девяностые, чудесное время, когда уже если ты ищешь книгу, ты ее с высокой вероятностью найдешь. (О мои первые книжные покупки! Кажется, еще конца восьмидесятых, в поездках на юг – советское книгоснабжение делало интересные книжные покупки более вероятными в маленьких городах). Я нашла Франкла и ни на секунду не разочаровалась. Продолжаю не разочаровываться. Я не знаю, можно ли его считать философом, а не только психологом, но за мою личную философию точно сойдет.
Gaudy Night, Дороти Сейерс – а это уже конец девяностых, благословенный иностранный отдел Маяковки и благословенная сейерсовская рассылка, первое "свое" место в интернете. Из всех детективов Сейерс самый любимый и важный – этот, без убийств, почти без лорда Питера, зато много Оксфорда, много Гарриет и много мыслей о цели жизни, о том, что такое "твое дело"... и одна из лучших любовных историй.
"Сильмариллион", Дж. Р. Р. Толкин – и вот вроде "Властелина колец" я люблю больше, но уже несколько раз в своей жизни, уезжая куда-нибудь "на перезагрузиться", я брала с собой из книг только "Сильм". Возможно, дело в повышенной концентрации историй – сиди себе разматывай клубок, хватит насколько угодно.
"They were just people", Билл Таммеус и Жак Цукеркорн – это книга историй польских евреев, спасенных во время войны поляками. Я достаточно много читала литературы на эту тему, но эта книга не выходит из головы, очень там много такого... и о спасенных, и о спасающих, и о людях вообще, что заставляет меня думать. И продолжать читать.
"Поэзия и Польша", Владимир Британишский – это такие мемуары переводчика польской поэзии пополам с очерками о польской поэзии, истории, культуре... Я ему просто немножко завидую. Встретились два поэта, Владимир Британишский и Наталья Астафьева, полюбили друг друга, поженились, и всю жизнь писали стихи и изучали и переводили польскую поэзию: на редкость осмысленная жизнь.
А вообще в этот список можно добавлять сразу пачки книг – или писать пачки дополнительных списков, ну там "Книги хорошего настроения", или "Книги атмосферы", или "Любимые биографии и мемуары", или "Любимые книги о путешествиях".
daily.afisha.ru/pokolenie/6249-kod-da-vinchi-ya...
Или на сайте "Горький" есть хорошая серия встреч с разными людьми и разговоров об их читательских биографиях - к сожалению, на сайте ее отслеживать не супер-удобно, тэгов нет, но вот, например, рассказ Петра Рябова, один из самых запомнившихся (переписанный от руки Платон!):
gorky.media/context/ya-prostoyal-tri-nochi-v-oc...
И Людмила Алексеева, у которой очень много про доступ к книгам, эпическое дело в Советском Союзе - "а вот библиотека", "а вот девочка дала почитать":
gorky.media/intervyu/erika-beret-chetyre-kopii-...
Но для меня в "Горьком" маловато было женщин, поэтому я страшно обрадовалась, когда нашла Wonderzine, где рубрика "Книжная полка" прямо исключительно состоит из разговоров с женщинами:
www.wonderzine.com/wonderzine/life/bookshelf
Вот те, которые показались мне особенно интересными:
www.wonderzine.com/wonderzine/life/bookshelf/22...
www.wonderzine.com/wonderzine/life/bookshelf/22...
www.wonderzine.com/wonderzine/life/bookshelf/22...
www.wonderzine.com/wonderzine/life/bookshelf/22...
... но это очень заразный формат, и после Wonderzine я захотела такие "десять книг" сама составить - и именно поэтому этот пост лежал в черновиках полгода. Я решила список книжной полки составить именно в биографическом формате, и их никак не набиралось десять! В общем, когда набралось девять, я решила, что и так сойдет.
"Фердинанд Великолепный", Людвиг Ежи Керн - из любимейших книг моего детства. Фердинанд – пес, которому как-то наскучило сидеть у дивана и ждать, пока хозяин проснется, он встал на задние лапы и вышел из дому. И настолько он был великолепен, вежлив и любезен, что все у него получалось, всем он нравился, заводил знакомства... потом, конечно, оказалось, что он уснул рядом с хозяином и видел сон, но ощущение всепобедительной силы доброжелательного дружелюбия и того, что мир в целом именно что доброжелателен –осталось.
"Дорога уходит в даль", Александра Бруштейн - лет в семь я уже, разумеется, прочла все, что стоило и не стоило читать на окрестных полках. И тут из квартиры бабушки с дедушкой выехала жилица – кажется, комната теперь понадобилась тете, но это неважно, важно то, что я впервые в сознательном возрасте получила доступ к тому, что было в этой комнате. А были там книги, которых я еще не читала – в том числе эта, из маминого детства, только первая часть трилогии. Книга, на которую я набросилась с жадным узнаванием – вот этот мир, эта семья и эта девочка точно имели отношение ко мне... Продолжения я прочла уже в старших классах школы, но это ощущение никуда не делось, как-то Вильно Саши Яновской встроился в мою биографию.
Воспоминания Анастасии Цветаевой - разумеется, это был все тот же поиск книг "про девочек", и я, разумеется, нашла даже больше, чем искала, потому что Марина и Ася Цветаева были особенные девочки... Это я читала и перечитывала все отрочество, и именно от воспоминаний Аси я стала читать стихи Марины – впрочем, со мной такое часто бывало.
"Гордость и предубеждение", Джейн Остен - сначала была "Джен Эйр", активно рекламируемая всеми подряд как самое то что надо для девочки-подростка (тут вспоминается каждый раз история мамы, читавшей "Джен Эйр" ночью в пионерлагере при лунном свете и потихоньку вылезавшей в форточку вслед за светом). Я очень хотела и далеко не сразу получила, см. выше про доставание книг в СССР. А когда получила... нет, мне было интересно, но Джен и ее бурные страсти были как-то мне совсем чужды, как и обаяние мистера Рочестера. Сколько мне было? Пятнадцать, шестнадцать... А еще через годик подруга упомянула "Гордость и предубеждение" в формулировке типа "как "Джен Эйр", только наоборот/совсем не то же самое". Я заинтересовалась.
Подруга была права. Вот это было то самое общество и те самые люди – и тот авторский голос, – которые говорили со мной. И до сих пор разговаривают (см. эпиграф к этому дайри).
Виктор Франкл – или о пользе высшего образования. Про Франкла я услышала на лекции по общей психологии на первом курсе и поняла, что мне это надо. Что это может иметь смысл. И пошла искать книгу... были уже девяностые, чудесное время, когда уже если ты ищешь книгу, ты ее с высокой вероятностью найдешь. (О мои первые книжные покупки! Кажется, еще конца восьмидесятых, в поездках на юг – советское книгоснабжение делало интересные книжные покупки более вероятными в маленьких городах). Я нашла Франкла и ни на секунду не разочаровалась. Продолжаю не разочаровываться. Я не знаю, можно ли его считать философом, а не только психологом, но за мою личную философию точно сойдет.
Gaudy Night, Дороти Сейерс – а это уже конец девяностых, благословенный иностранный отдел Маяковки и благословенная сейерсовская рассылка, первое "свое" место в интернете. Из всех детективов Сейерс самый любимый и важный – этот, без убийств, почти без лорда Питера, зато много Оксфорда, много Гарриет и много мыслей о цели жизни, о том, что такое "твое дело"... и одна из лучших любовных историй.
"Сильмариллион", Дж. Р. Р. Толкин – и вот вроде "Властелина колец" я люблю больше, но уже несколько раз в своей жизни, уезжая куда-нибудь "на перезагрузиться", я брала с собой из книг только "Сильм". Возможно, дело в повышенной концентрации историй – сиди себе разматывай клубок, хватит насколько угодно.
"They were just people", Билл Таммеус и Жак Цукеркорн – это книга историй польских евреев, спасенных во время войны поляками. Я достаточно много читала литературы на эту тему, но эта книга не выходит из головы, очень там много такого... и о спасенных, и о спасающих, и о людях вообще, что заставляет меня думать. И продолжать читать.
"Поэзия и Польша", Владимир Британишский – это такие мемуары переводчика польской поэзии пополам с очерками о польской поэзии, истории, культуре... Я ему просто немножко завидую. Встретились два поэта, Владимир Британишский и Наталья Астафьева, полюбили друг друга, поженились, и всю жизнь писали стихи и изучали и переводили польскую поэзию: на редкость осмысленная жизнь.
А вообще в этот список можно добавлять сразу пачки книг – или писать пачки дополнительных списков, ну там "Книги хорошего настроения", или "Книги атмосферы", или "Любимые биографии и мемуары", или "Любимые книги о путешествиях".