[Таэлле]

1. На самом деле я забыла про внеконкурсный драббл...

Чистой воды хулиганство, рассказанное в чате - а потом человечество настояло, чтоб я это записала.

Название: Некогда
Размер: Драббл, 248 слов
Пейринг/Персонажи: Тодороки Ю
Категория: Джен
Жанр: Стеб
Рейтинг: G
Краткое содержание: Тодороки Ю некогда.
Примечание/предупреждения: РПФ. Не знакомы, не подсматривали, не претендуем на достоверность.

Госпожа Тодороки Ю, звезда труппы Сенка и член совета директоров Такаразука Ревю, вела занятую и размеренную жизнь.

Она вставала в одно и то же время каждое утро (за исключением периодов репетиций и спектаклей, чтобы не петь раньше, чем через три часа после пробуждения), съедала легкий завтрак и отправлялась в театр. Работа с документами по утрам, занятия по японскому танцу перед обедом, совещания по текущим вопросам и посещение репетиций трупп — после обеда.

По вечерам она оставляла время для живописи, готовя работы к очередной выставке. Два раза в месяц она писала статьи для бюллетеня фан-клуба (ничего серьезного, но милым дамам так нравилось, когда в бюллетене были ее заметки) или для "Кагэки". И обязательно каждый день смотрела основной выпуск новостей по телевизору – нужно же быть в курсе текущих событий.

Потом госпожа Тодороки принимала ванну, и у нее оставалось еще двадцать минут перед сном. Двадцать минут на то, чтобы расслабиться и побыть наедине с собой.

Она садилась на удобный диванчик (любезно подаренный фан-клубом), заходила в интернет и читала фанфики про себя. Фанфики, в которых она соблазняла молоденьких актрис, избавлялась от шантажистов, интриговала в карьерных целях, занималась жарким сексом сразу с двумя девицами в укромных уголках театра (мысленно соображая, где в театре настолько укромные уголки), посещала сомнительные злачные заведения и играла свадьбы с коллегами на Гаваях.

А потом, уже почти засыпая в уютной постели, привычно обняв плюшевую собачку, думала лениво: "А интересно было бы всем этим заняться... Шантажировать, соблазнять, интриговать... только на Гаваи не надо, есть же Париж... Очень интересно... Но совершенно некогда!"

2. И миди. В той или иной форме я пыталась написать этот текст года два... Уф. Написала. И мне даже понравилось.

Название: Собственная роль
Размер: Миди, 4492 слова
Пейринг/Персонажи: Сена Дзюн (Асако), Аоки Идзуми (Мориэ) и другие
Категория: Джен
Жанр: Рабочая повседневность
Рейтинг: G
Краткое содержание: 2005 год, труппа Луна ставит "Элизабет", но не всем актрисам их роли даются одинаково легко...
Примечание/предупреждения: RPF; для тех, кто окончательно запутается в персонажах, в конце текста есть справочные примечания.

Койке-сенсей уже принял серьезный вид, а младшеклассницы все еще подтаскивают последние скамейки. Хотя болтать, кажется, уже перестали, чувствуя, что замолкают старшие. А болтать их, наверное, тянет, думает Асако: прослушивания на Дер Тода и Элизабет младшего состава еще только завтра… Интересно, кого выберут. Элизабет – наверняка мусумэяку; чему Асако сможет ее научить?
Она садится в первом ряду, привычная со школы поза: руки на колени, слушаем сенсея. Место рядом пустует: Саэко стоит в трех шагах от нее, провожает взглядом идущую на свое место сестру. Асако подавляет в себе желание тоже оглянуться. Теперь это уже совсем ее труппа. Это уже не гостевая роль. Уже пора не просто узнавать их, а знать… но не сейчас. Сейчас – слушать про то, какой важный и сложный спектакль «Элизабет», и не пытаться вспомнить, кто еще в Луне уже успел отметиться в прежних его постановках.
И не вспоминать «Элизабет» в Цветке, не ощущать снова в душе недоброе веселье Лукени, не вспоминать почти королевское достоинство Мидори и взгляд Маса-тян, временами до ужаса растерянный. Не гадать, такой ли взгляд сейчас у нее самой – господи, что она тут делает?
Работает. Она тут работает.
И не то чтобы ей было плохо в Луне. Просто с «Элизабет» стало невозможно не вспоминать. Не сравнивать. Не думать о том, что будет дальше.
Асако любит этот мюзикл, правда любит. Но – почему в Луне? Почему эта роль?
– Наверное, они просто видят в тебе скрытый талант мусумэяку, – сказала вчера Маса-тян.
Асако тогда фыркнула в ответ.
– Ты меня с собой-то не путай.
– А у меня не скрытый, – отозвалась подруга и показала ей язык. – Просто нереализованный.
– Ну вот лучше бы твой реализовывали, честное слово, – вздохнула Асако. – Элизабет, конечно, шикарная роль, но как-то мне… – она повела плечами.
– Элизабет не Скарлетт, – улыбнулась Маса-тян, – не нервничай.
– Я не нервничаю! – ответила Асако возмущенно. – Я в ужасе!
– Ты? В ужасе? Не верю, – Маса-тян еще и покачала головой для убедительности. – Ты слишком храбрая для этого.
Асако со жалобным стоном закрыла лицо руками.
– Я совершенно точно в ужасе!.. Нет, серьезно, думаешь, у меня получится?
– Конечно, получится, – абсолютно спокойно ответила ей подруга. – Как играть женщину, ты уже пробовала, и как играть Элизабет, ты уже видела, так что есть на что опираться. – И, не дав Асако возразить, добавила: – Ты не Мидори, я знаю… Ну так тебе и не надо. Ищи свое.
Совет был, разумеется, абсолютно предсказуемый, но Асако и правда от него полегчало – или не от самого совета, а от знакомой улыбки Маса-тян и от того, что даже перейдя в Луну, можно вот так сходить с ней куда-нибудь и обо всем рассказать (а раньше не пришлось бы специально встречаться, подумала она, и рассказывать тоже было бы особо нечего, за день и так все бы узнала… Она с усилием прогнала эту мысль).
Она не стала тогда говорить, что дело не только в роли Элизабет, а и в том, что это последний мюзикл Саэко. Слишком много всего смешалось в воспоминаниях о прошлой «Элизабет», слишком много отставок, новых обязанностей, тревог и ожиданий. Сейчас все будет по-другому, подумала она тогда и думала сейчас, с усилием отгоняя ненужные мысли и заставляя себя прислушаться к словам Койке-сенсея. Это будет совсем другая «Элизабет».

* * *

Мориэ любит танцевать, любит усталость после напряженной танцевальной репетиции, но самое начало репетиций, когда все еще только запоминают хореографию, движения неуверенны и неточны, а партнерам приходится постоянно следить друг за другом, чтоб не сбиваться – вот это ее утомляет. Перерывы в это время – только-только плюхнуться на скамейку в углу, перекусить и попытаться отвлечься, чтобы лишний раз не прокручивать в уме хореографию. Все равно толку не будет…
Хироми садится рядом, рассеянно теребя сумку.
– Ты что, не голодная? – спрашивает ее Мориэ. – Или нервничаешь, пока не объявят роли на синдзинкоэн? – Сама она пронервничала все утро, и только на репетиции как следует отвлеклась, но Хироми явно дергается, и это заразно.
– Не нервничаю, – отвечает Хироми. – Это ты у нас с шансами Дер Тод, тебе есть о чем нервничать. А мне все равно.
– И голодная ты или нет, тебе тоже все равно? Хироми, не дури, тебе меньше танцевать, чем нам, но до вечера ты так не дотянешь. Возьми хоть банан у меня.
– Тебе точно пора в звезды, – усмехается Хироми, – очень убедительно командуешь.
– Да ладно тебе. Я и на Лукени пробовалась, и на Элмера, ты же видела, и вообще не факт, что меня возьмут хоть на что-нибудь серьезное. – Она не будет, не будет представлять, как бы все могло быть. Это последний год, когда они играют синдзинкоэны, но вовсе не факт, что ей достанется Дер Тод или даже Лукени. Мориэ не любит нервничать и не хочет это делать… ничего, скоро все выяснится. В том числе и причины дурного настроения Хироми – хотя на этот счет у Мориэ есть одна мысль…
– Странно, что тебя не пригласили пробоваться на Дер Тода, – говорит она. – Саэко-сан бы тебя хорошо подготовила, и ты же уже играла ее роль…
– Я сама не хотела пробоваться, – отвечает Хироми резко. – Не хотела даже рисковать, что пройду. Хватит, я и так с ней маленького Рудольфа репетирую.
Она сейчас выглядит лет на пять, думает Мориэ. Пять лет и обижена на весь мир.
– Ты на нее злишься, – говорит она Хироми. – Злишься, что она уходит.
– Не злюсь!
Мориэ пытается не рассмеяться.
– Не злюсь! Глупо было бы злиться, что она уходит – все топ уходят! Хотя обычно не так рано. Она могла бы еще хоть пару спектаклей отыграть, это нечестно! …ой, да ну тебя, Мориэ!
– Я молчу.
– Ты громко думаешь. Я знаю, что я дура, только… представь себе. Даже когда она не в Луне была, она все равно всегда тут была, и можно было к ней прийти и поговорить, и даже знать, что она тут, – это всегда помогало, а последние два года мы еще и в одной труппе, и это так классно было, а тут… Я просто не могу себе представить, как это – она уедет, к ней нельзя будет зайти в гости…
– Ты не дура, – говорит Мориэ серьезно. – И я все понимаю, ну то есть думаю, что понимаю, только ничего тут не поделаешь: твоя сестра уходит в отставку.
Хироми шумно выдыхает.
– Я знаю… Хорошо, что у меня есть вы. Давай свой банан, что ли, мне правда мой ланч в горло не лезет.
И тут в репетиционный зал заходит секретарь директора труппы с папкой под мышкой.
Мориэ старательно отворачивается и протягивает Хироми банан. Хироми не менее старательно чистит и ест его.
Краем глаза Мориэ отмечает, как младшеклассницы потихоньку стягиваются к доске объявлений у входа. Она неторопливо встает, вежливо кивает Сене-сан, которая как раз смотрит на нее и улыбается, и неторопливо направляется в сторону входной двери.
Сначала она смотрит на второе объявление, там, где должны указать венгерских революционеров – ей как раз хорошо его видно над головами нескольких мусумэяку, явно заинтересованных в роли фройляйн Виндиш. Нет, Элмер не она – Мэгги. Так, теперь посмотреть, кто Лукени…
Дойти до объявления с главными ролями она не успевает – ей на шею бросается радостная Миппо, и Мориэ привычно слегка приседает, чтобы удержать ее.
– Дер Тод! – кричит Миппо. – Ура Дер Тоду!
Вот оно, думает Мориэ, ставя Миппо на пол. Главная роль. Ее роль.

* * *

Асако кажется, что она уже устала петь. Глупо – петь она любит, и разучивать арии к новой постановке тоже всегда любила. Просто, похоже, лишнее усилие, нужное на то, чтобы петь не «отокоячным» голосом, сбивает ее с толку и не позволяет погрузиться в роль. Кто она, Элизабет? Асако думает об этом целый день – но не тогда, когда поет.
– Сходим сегодня куда-нибудь посидеть? – говорит Йо-тян, когда репетиция заканчивается. – По-моему, тебе не мешает развеяться.
Посидеть где-нибудь в кафе с Йо-тян, наверное, было бы хорошо. С ней легко: она умеет не лезть в душу и всегда может отвлечь смешными воспоминаниями – о школе, о прошлых спектаклях…
Только Асако не хочет сейчас отвлекаться. Или хочет – но не так.
– Извини, – говорит она. – В другой раз. Сегодня репетиционный зал вечером свободен, хочу позаниматься.
– Ну смотри, – говорит Йо-тян, внимательно глядя на нее. – Если что – обращайся.
Наверное, думает Асако, глядя, как пустеет раздевалка, она и правда выглядит как-то не так, если уж даже Йо-тян почти что пригласила ее излить ей душу при необходимости.

Минут пять она просто сидит на скамейке, словно медитируя. Пытаясь поймать настроение. Потом встает, расправляет одолженную репетиционную юбку и медленно, плавно проходит по залу. Ступив на размеченный на полу «серебряный мост», Асако делает пару шагов, потом начинает кружиться, стараясь не сойти с разметки.
Наконец ей становится смешно – но так даже и лучше. Она выбирает прямую линию разметки: пусть это будет канат. Один шаг, другой… жалко, что Сисси положено так быстро упасть с каната. Впрочем, наверняка она сначала тренировалась на земле. Асако идет по разметке и думает, что на настоящем канате можно потерять равновесие от страха. Может быть, Сисси боялась высоты?
В здании давно уже пусто и тихо, и шаги за дверью хорошо слышны. Асако продолжает свою игру с канатом, даже когда дверь открывается.
Этот зал привык к суете и шуму репетиций целой труппы, и сейчас даже перестук каблучков звучит в нем приглушенно. Асако поворачивается, только когда Михоко подходит совсем близко.
– Вот, держи, – произносит девушка и протягивает ей сверток.
Асако разворачивает упаковочную бумагу и высвобождает голубую шелковистую ткань.
– Мама сшила тебе твою собственную репетиционную юбку, – говорит Михоко.
Асако улыбается.
– Ты как раз вовремя, – отвечает она. – Спасибо. Ты не устала после вашего спектакля? Может, порепетируешь со мной?
– Конечно, если хочешь, – отвечает Михоко озадаченно, – но… зачем?
– Понимаешь, – говорит Асако, пытаясь подобрать нужные слова, – я, кажется, слишком много думаю… не о том. Не о роли, а о том, как играть женщину. И мне бы надо от этого отвлечься, но в то же время надо это учитывать…
– А, – говорит Михоко, – кажется, понимаю. – Это удивительно, думает Асако, потому что она сама ничего толком не понимает – но Михоко хорошая партнерша, всегда такой была. Ей повезло с ее будущей топ-мусумэяку.
– Смотри, – говорит Михоко и идет к зеркальной стене, – делай как я, но не следи за ногами – следи за движением тела, остальное сейчас неважно.
Михоко напевает мелодию, и Асако кружится, наклоняется, поворачивается вслед за ней, в какой-то момент она понимает, что уже не она повторяет за Михоко, а Михоко за ней, а потом Михоко поворачивается, ловит ее за руки, и они просто кружатся по залу, словно летят, летят…
Вот так, думает Асако краешком сознания. Вот так, наверное, все и начиналось для Сисси.

* * *

Чем хорошо быть Черным ангелом, думает Мориэ – так это возможностью наблюдать за Дер Тодом. Смотреть, как его играет – или пока еще готовится играть – Саэко-сан. Мориэ очень старается не думать слишком много о том, как играть Дер Тода – синдзинкоэн они репетируют вечером, и нечестно отвлекаться на него сейчас. Но совсем не думать, конечно, не получается…
Она в очередной раз поднимается на ноги и выходит в центр репетиционного зала: Ангелы собираются вокруг Дер Тода. Мориэ косится на Мэгги, стараясь совпадать с ней в движениях – они одного роста, так они будут лучше смотреться. Лучше обрамлять Саэко-сан.
Ангелы вообще здесь вроде рамки, думает Мориэ: думать собственно о хореографии больше уже не надо, теперь ее надо оттанцовывать. Она думает об Ангелах. Не просто же рамка, в конце концов – и не просто тени Дер Тода. Скорее отражения…
Отражения всего, что здесь происходит, думает она, когда объявляют перерыв, и, устало присаживаясь на скамейку, представляет себе темное облако вокруг Дер Тода – облако, оживающее и трепещущее при любой встрече с живыми людьми.
Наверное, этот образ должен был бы ее пугать, но почему-то не пугает: встает на место как недостающая деталь головоломки.
– Мориэ! Мориэ, тебя Саэко-сан зовет! – теребит ее Миппо.
– А, спасибо, извини, – кивает она однокласснице и направляется к сиденьям, отведенным старшим актрисам труппы.
Саэко-сан деловито копается в большой сумке и даже не поднимает голову, когда подходит Мориэ.
– Вы меня звали, Саэко-сан? – интересуется Мориэ осторожно.
– А, да, извини, секундочку, – рассеянно улыбается ей топ-звезда. – Вот… – Она что-то достает из сумки. – Это тебе. Ты ведь найдешь, на чем ее посмотреть?
Мориэ берет протянутую ей видеокассету.
– Найду, – говорит она озадаченно, – в общежитии есть видеомагнитофон, но… Что это, Саэко-сан?
– «Элизабет», – отвечает ее собеседница. – Со мной поделились записью, когда мы ездили в Вену… Посмотри, мне кажется, тебе может пригодиться – увидишь, как еще можно играть Дер Тода.
Мориэ очень надеется, что она в этот момент не краснеет. Ну да, вспоминает она, Саэко-сан сама была когда-то Дер Тодом в синдзинкоэне, она должна знать, как это.
– Я обязательно посмотрю! – говорит она. – Спасибо вам большое!
А когда она возвращается на свое место, Хироми, конечно же, хочет знать, о чем они говорили, и что на кассете, и планирует ли Мориэ играть Дер Тода как-то совсем не так, как в основном спектакле… Чем дальше, тем меньше Мориэ верит, что Хироми не хотела играть Дер Тода. Даже если сама Хироми в этом в жизни не признается.
До самого вечера Мориэ думает о кассете – и еще о том, что хорошо бы Хироми поговорила уже с сестрой откровенно. А вечером они репетируют синдзинкоэн, и она ловит в себе это ощущение легкого раздражения, раздувая его, пытаясь превратить во что-то большее, во что-то, что Дер Тод может питать к Лукени, но Хироми явно видит и играет что-то другое, ничего не сходится, они повторяют снова и снова, и когда Мориэ возвращается к себе, у нее уже нет сил смотреть что бы то ни было. Даже «Элизабет». Особенно «Элизабет».
Она засыпает, и ей снится черное облако.

* * *

Асако много раз смотрела «Элизабет». Она, в конце концов, отрепетировала и сыграла в «Элизабет» роль, которая требовала постоянно выходить на сцену и слышать почти все номера. Она думала, что знает эти арии вдоль и поперек, и всегда любила их.
Сейчас она постепенно начинает ощущать, что они – во всяком случае, арии Элизабет – ей не нравятся. Ей должно бы хватать голоса. Ей должно бы хватать репетиций – Есида-сенсей снова и снова подзывает ее к роялю, отрабатывать ключевые моменты, – но они все равно комом встают у нее в горле.
– Они все слишком разные, – говорит она Гаичи. Есида-сенсей отошла на минуту, а они с Гаичи передыхают посреди разучивания первого дуэта Сисси и Франца. – То любовь и романтика, то «Я принадлежу себе», что, в общем, тоже романтика, но другая, и тут же злость, и отстраненность… Глупо, но меня это все время сбивает с настроения. Не уловить общую последовательность. Вот ты думаешь, Франц и Сисси вообще любили друг друга?
– Франц точно любил, – говорит Гаичи, подумав секунд пять. – Всю жизнь любил, я тут вполне себе последовательность вижу. Может, не так, как ей надо было, но уж как умел. И такую, какая она была, со всеми ее порывами к свободе – хотя по-дурацки, кажется, получилось, женился на свободолюбивой девушке, чтобы сделать хоть шаг в сторону от матери, а потом позволил матери ее тиранить, не сумел отстоять. Может, он подсознательно надеялся, что это она его отстоит, не знаю. А уж любила ли его Сисси… это тебе решать, по-моему. Койке-сенсей на самом деле только посоветовать может, а в итоге будет так, как кажется тебе.
– Ты хороший Франц, – говорит Асако.
Гаичи улыбается.
– Правда? Спасибо.
Только песня не та, думает Асако. Очень легко было бы использовать симпатию к Гаичи во время номера, но Сисси шестнадцать или семнадцать, она не знает этого человека, но думает, что любит… Конечно, думает – пока что.
– Тебе проще, – говорит она со вздохом. – По-моему, Франц очень цельный человек.
– Ну-у-у, – усмехается Гаичи, – смотря что считать цельностью; о Сисси так тоже можно сказать.
Есида-сенсей возвращается, и они снова поют, а она хвалит их – что-то Асако все же сделала как надо, но она продолжает думать и собирать кусочки мозаики. Можно представлять себе юную Сисси, выходящую замуж, взрослую Сисси, разочарованную в муже… Можно решить, что смена настроений – это нормально для целой жизни, рассказанной в эпизодах. Но это же не биография! Она что-то забывает.
И, ловя внимательный взгляд сидящей напротив Саэко, она даже знает, что именно. Кого именно.
Хороший способ почувствовать себя Элизабет, думает Асако. Достаточно как следует задуматься о присутствии сверхъестественного в твоей – ее – жизни.

* * *

Свободный – ну, почти свободный – вечер образуется внезапно: Нене очень надо съездить домой. Без нее участники синдзинкоэна отрабатывают сцену в кафе и расходятся. Мориэ покупает бутылку зеленого чая в комбини на углу и торопится в общежитие.
У общей гостиной на третьем этаже заброшенный вид и не самые удобные диваны – возможно, именно поэтому туда редко кто заходит. Но там есть видеомагнитофон, и сейчас эта заброшенность Мориэ на руку.
Она вставляет кассету, кладет рядом с собой блокнот – на всякий случай, вдруг понадобится записать полезную мысль, – и включает запись.
Удивленно вздрагивает при виде повешенного.
Привычным взглядом ловит Черных Ангелов среди толпы призраков.
А потом на сцену спускается Дер Тод, и единственное, о чем Мориэ в состоянии подумать, – это «Он же живой!». И она словно получает правильный ответ на вопрос, который толком не успела задать.
Она, конечно, не делает никаких записей, просто завороженно следит за фигурой в простом белом костюме, за тем, как актер становится центром творящегося на сцене не из глубины, а сразу на переднем плане, в гуще действия. И думает о том, почему он такой живой. Кто он в этой сказке.
И представляет себе Нене вместо актрисы со знакомой прической Элизабет.
Мориэ давно мечтала спеть «Рондо любви и смерти», но сейчас ей внезапно безумно жаль, что ей предстоит появиться на сцене, скучая в кресле, а не вот так вот (хотя Нене она бы, наверное, далеко на руках не унесла).
Она ставит запись на паузу и вскакивает на ноги. Ей хочется двигаться. Ей хочется протанцевать что-то, чего даже нет в их постановке, тем более в синдзинкоэне… Но в гостиной слишком тесно: восемь шагов до окна, восемь обратно. Она плюхается обратно на диван и усмехается. Вот тебе и кресло Дер Тода. Персонаж, которому хочется быть живым, но он не может: тогда Элизабет для него окно в жизнь? Повод встать на ноги?
Так, лучше посмотреть, что там дальше, говорит себе Мориэ и включает видеозапись.
Кажется, думает она в какой-то момент, непривычность постановки очень помогает увидеть ее заново. Глядя на Саэко-сан, она думает о том, чтобы правильно использовать чужую хореографию. Глядя на актеров на кассете, она думает о том, что Дер Тоду, наверное, хочется танцевать. Танцевать с Элизабет (с Нене), танцевать просто так… играть со всем, что его окружает. Жить.
В комнату тихо входит Хироми и садится рядом.
– Поставить сначала? – спрашивает Мориэ, не отрывая взгляда от экрана.
– Не, пока не надо, – Хироми почти шепчет. – Я потом разберусь.
На сцене появляется Лукени, и Мориэ на мгновение задумывается, увидит ли Хироми что-нибудь свое – но быстро отвлекается. Ей хочется дождаться завтрашнего дня. Ей хочется закружить кого-нибудь (всех) – Хироми, Нене, остальных младших.
Ей хочется уловить момент, когда Дер Тоду можно будет вырваться на свободу.

* * *

Всю репетицию Асако кажется, что Юмэсаки Нене о чем-то хочет ее спросить.
Асако уже разучивала с Нене хореографию и успела заметить две вещи: во-первых, эта девочка прекрасно танцует, и во-вторых, она до ужаса застенчива. Так что даже если и правда хочет, скорее всего не спросит.
Даже интересно, как Нене сыграет Элизабет; но остаться и посмотреть на репетиции синдзинкоэна Асако не решается, боится, что будет отвлекать и смущать младшеклассниц.
Поэтому она дожидается конца репетиции и просто подходит к Нене сама.
– У тебя все в порядке, Нене-тян? – спрашивает она. – Нужна моя помощь еще в чем-то? Хореографию ты отлично разучила, я же видела…
Нене краснеет.
– Нет, я просто… Сена-сан, я просто хотела спросить… Извините… это глупо, но…
– Наверняка не глупо, – говорит Асако ободряющим голосом. – Что ты такое хотела знать? У вас ведь все в порядке с репетициями?
– Д-да, – произносит девушка, – только… Сена-сан-как-вы-думаете-она-любила-Дер-Тода? – наконец выпаливает Нене. И от собственной дерзости уже почти рвется сбежать.
– Хороший вопрос, – говорит Асако медленно. – А ты бы на ее месте полюбила? – Потому что именно об этом она думает всю последнюю неделю, пытаясь собрать головоломку до конца. Головоломка продолжает рассыпаться от каждого нового движения, каждого взгляда, каждого отрепетированного десятый раз подряд разговора.
– Ну… Я бы, наверное, боялась, – смущенно признается Нене. – Я иногда Аоки-сан начинаю бояться, когда мы репетируем: у нее здорово получается, наверное, для Дер Тода-то, но жуть берет, когда это все как бы на тебя направлено. Особенно с «Последним танцем» – представляете, пришло бы вам на свадьбу этакое…
Асако слегка улыбается.
– В «Последнем танце» она и боится, я думаю. Но там же не только «Последний танец» есть. – Проблема в том, думает Асако, что финал говорит нам: любовь была. Проблема в том, что мы в Такарадзуке, и мы рассказываем историю про любовь. Остается только найти начало этой любви, проследить нить…
– «Рондо», – говорит Нене уже более уверенно. – Если искать что-то хорошее, то «Рондо». Дер Тод же ее, по сути, от смерти спас. Во всяком случае, именно так это должно было ей показаться.
– Думаешь, в «Рондо» она его не боится? – Асако нравится эта девочка, и нравится, как она думает о роли, когда перестает бояться и нервничать.
– Боится… пока оно длится. Но потом-то – потом она должна вспоминать его как что-то такое… загадочное и прекрасное существо, которое спасло ей жизнь. По контрасту с ее обычной жизнью и проблемами со свекровью это должно быть очень приятное воспоминание.
– А мне нравится такая мысль, – говорит Асако. – Но думаешь, этого прекрасного воспоминания хватит на то, чтобы стерпеть все остальное? «Последний танец», сцену в кабинете, визит доктора?
Нене обеспокоенно прикусывает губу, явно напряженно обдумывая этот вопрос.
– Хотя… – продолжает Асако, – она же и не терпит! Как минимум в кабинете.
– Ой, и правда, – радостно подхватывает Нене, – ему даже гипноза не хватает на то, чтобы она не злилась. Получается, был такой… прекрасный, а теперь жизнь и так сложная, а тут еще он мешает. Но она все равно его помнит как что-то такое, что дает покой, иначе бы после смерти Рудольфа она бы не стала к нему проситься, так?
Краем глаза Асако отмечает, что в репетиционном зале уже остались одни младшеклассницы. Мориэ, синдзинкоэнный Дер Тод, вольготно устроилась у скамейки, будто на «серебряном мосту» – кажется, Нене говорила, что у нее хорошо получается? Асако как-то внезапно в это поверила. В общем, пора, наверное, заканчивать разговор.
– Вот такая любовь, значит, – говорит она. – Что-то, что, может, мешает ей жить, появляется невовремя, но все равно дарует покой и защиту. А в финале ей, наверное, именно это и надо: покой и защита. И возможность не быть одной.
– Угу-у-у, – говорит Нене, – спасибо вам, Сена-сан. Вы-то это точно сыграете, а я, ну я попробую, но вы мне уже очень помогли.
– Это ты мне очень помогла, Нене-тян, – отвечает Асако искренне. – Удачи на репетиции, не буду вас больше отвлекать.
Нене спешит к подругам, а Асако идет переодеваться, думая о том, каково жить, видя в смерти защиту от бед.

* * *

Репетиций синдзинкоэна Мориэ отчаянно не хватает: ей кажется, что она чего-то еще не сделала, не придумала, не попробовала. Но сегодня на основной репетиции они прогоняют «Майерлингский вальс», а это ее любимая сцена – одна из лучших для Черных Ангелов, а еще этот лихорадочный вальс с Рудольфом для Мориэ полон тех же ощущений, которые поднимаются внутри нее при мыслях о Дер Тоде.
Кажется, Хироми чувствует что-то похожее, хоть и встречает ее насмешливой ухмылкой, когда Мориэ в третий раз утаскивает ее отрепетировать сцену с передачей ножа. Мориэ это радует: Хироми забывает тоскливо оглядываться на сестру.
Мориэ давно вернула Саэко-сан кассету, и она уже почти не помнит, что увидела в записи, а что додумала сама. Это ее собственный танец, ее собственная роль – а партнеров она утащит за собой.
– Как думаешь, Нене-тян меня боится? – спрашивает она у Хироми в перерыве.
– Нене-тян всех боится. Кроме Асако-сан, похоже. А что, ты хочешь и с ней порепетировать отдельно? – интересуется Хироми. – Ну попробуй, может, договоришься. Хотя если ты будешь с ней репетировать вылезание из шкафа, она может испугаться еще больше.
– А это мысль, – говорит Мориэ рассеянно. – Извини, я сейчас… – Хироми, кажется, смеется, видя, что она направляется к младшеклассницам.
Но идет она вовсе не к Нене.
– Мирио-кун, можно тебя на минуточку? – Слова Хироми про шкаф внезапно заставили ее задуматься о встрече Дер Тода с маленьким Рудольфом, и теперь ей не терпится проверить свою идею на практике.
– Понимаешь, – говорит она Мирио, – Рудольф же один, потерялся в темноте, когда он натыкается на Дер Тода. И вот я думаю – что, если сделать так: ты будешь ждать меня в какой-нибудь темной комнате, лучше утром, чтобы тут никого не было. Чтобы почувствовать это одиночество. И тут я на тебя наткнусь.
Мирио, кажется, старших не боится, или ей просто нравится эта идея.
– Будет просто здорово, Аоки-сан! – улыбается она. – Давайте завтра утром так и сделаем – часов в восемь утра здесь точно никого не будет, и снаружи будет еще темно, почти ночь!
Мориэ внезапно осознает, что завтра придется встать на два часа раньше, и тяжело вздыхает.
Впрочем, утром, подходя к театру – Мирио уже прислала смску, что ждет ее в пустой гардеробной на пятом этаже – она ни о чем не жалеет. В коридорах тихо; она старается ступать плавно и крадучись и чувствует, как начинает слегка улыбаться.
– Мама тебя не слышит, – говорит она, открывая дверь, и с ответным «Кто ты?» ощущает, как ее наполняет чувство триумфа.

– Слушай, Мирио-кун, – говорит она, когда они вместе идут в общий репетиционный зал, – а Рудольф боится Дер Тода?
– Нееет, – отвечает Мирио, не задумываясь, – с чего бы? Он мамин друг, и он к нему прислушивается…
Мориэ усмехается.
– Видишь, как опасно доверять незнакомцам, – говорит она назидательным тоном, и Мирио хихикает. Мориэ думает о том, что Дер Тоду, наверное, тоже было смешно – хоть для кого-то числиться ее другом. Такая смешная игрушка – сын Элизабет, доверяющий тому, кого она сама боится.
Кажется, думает она, Дер Тоду нужны эти игрушки – Элизабет, ее сын, венгерские революционеры, Лукени… Довольно много набирается.
Смерть, которой нужна жизнь, чтобы чувствовать себя живым и свободным, думает она, собираясь вместе с другими Черными Ангелами в центре зала, вокруг Саэко-сан. Отсюда это вовсе не очевидно, и она не уверена, что для Дер Тода Саэко-сан это действительно так, но она не может перестать об этом думать.
Надо будет спросить у Нене, для чего Элизабет нужен Дер Тод. Или не надо – во всяком случае не сейчас. Мориэ почему-то не думает, что Дер Тод когда-нибудь спрашивал об этом Элизабет.

* * *

Асако выходит за кулисы, и больше всего ей хочется сесть, но она терпеливо ждет, пока ей помогут снять парадное платье Элизабет. За пару недель спектакля она уже успела привыкнуть к этой процедуре. Почти как настоящая Элизабет, думает она. Больше двух часов она чувствует себя как настоящая Элизабет: даже в парном танце в финале, без парика и парадного платья – так, думает она, Элизабет танцевала потом. После финала. Когда нечего было бояться и некуда было бежать.
Наконец она высвобождается из платья, замечая, как мимо спешит Нене. Младшеклассницы, кажется, еще умудряются после основного спектакля находить силы на последние репетиции синдзинкоэна. Надо сходить на них посмотреть, думает Асако. Посмотреть, не слишком ли много прислушивалась к ней Нене, перестала ли она бояться Дер Тода, и какой Дер Тод вышел из Мориэ… Посмотреть, каковы младшеклассницы на сцене сами по себе. Во что они могут вырасти.

На синдзинкоэн Асако идет с Йо-тян – как когда-то во время учебы в Музыкальной школе, и это ее радует. Хотя, возможно, не радует Йо-тян.
– Ты теперь на каждый синдзинкоэн ходить будешь? – флегматично интересуется подруга.
– … может быть, – отвечает Асако, подумав. – Когда смогу. А что, ты не ходишь?
– Ну, не слишком часто, – усмехается Йо-тян. – Я на них на репетициях успеваю насмотреться дальше некуда…
Асако только качает головой; к этой манере поведения подруги она давно привыкла, но надо, пожалуй, и правда ее потаскать на синдзинкоэны Луны почаще – просто чтоб перестала ворчать так часто.
Они кивают парочке самых смелых фанаток, решивших с ними поздороваться, и устраиваются на своих местах. Взволнованный голос Мориэ, объявляющий название спектакля, занавес поднимается, на сцену вылетает Хироми…
… Асако смотрит, отмечая различия, улыбаясь удачным моментам. Местами на удивление серьезная маленькая Нене, Мориэ на троне Смерти с видом сонным, как у большой кошки… Знакомые слова, знакомые мелодии, знакомые лица – и в то же время незнакомые.
Это совсем другая история, думает она. В чем-то неожиданная, в чем-то заставляющая ее задуматься, почему бы в основном спектакле не сделать так же… Другой Дер Тод и другая Элизабет. Другая сказка. Их собственная история.
У них получилось, думает Асако. У них получается. У нас с ними все получится.

____
Примечания, или кто эти люди и что они делают:
Саэко — топ-звезда труппы Луна, играет Дер Тода. После постановки "Элизабет" уходит в отставку. Старшая сестра Хироми.
Асако (Сена Дзюн) — отокояку, недавно переведенная из труппы Цветок, играет Элизабет. Со следующего спектакля становится топ-звездой Луны.
Михоко — со следующего спектакля становится топ-мусумэяку Луны, а пока играет спектакль в труппе Космос.
Мориэ (Аоки Идзуми) — молодая отокояку, последний год участвует в синдзинкоэнах. В основном составе играет одного из Черных Ангелов (свиты Дер Тода), а в синдзинкоэне — Дер Тода.
Хироми — одноклассница Мориэ и младшая сестра Саэко. В основном спектакле играет маленького Рудольфа, а в синдзинкоэне Лукени.
Нене — молодая мусумэяку, играет Элизабет в синдзинкоэне.
Мирио — одноклассница Нене, играет маленького Рудольфа в синдзинкоэне.

@темы: баранка этого пылесоса, писанина, цветочек лиловый

Comments

[Лопоуша]

Драббель такой очаровательный!
(А второе не прочла пока... Некогда!)