Дед Мороз пришел. С подарками

[AnotherLady]

После длительных размышлений я все-таки осмелилась повесить подарочки, написанные для дорогих и любимых ПЧ, в надежде, что они учтут...



ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ НОМЕР 1:



Не стреляйте в автора, он пишет как умеет.



А каково же второе предупреждение, вы спросите?



ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ НОМЕР 2:



Все эти виньетки длиннее двухсот слов. Раза в полтора-два.



Итак, подарки.



Для Ульрики:



Старые добрые враги



«Как только карета тронулась, д’Артаньян, пользуясь темнотой, царившей под сводами, где они проезжали, бросился на шею пленнику.»

А. Дюма



Жизнь научила д’Артаньяна быть прагматиком и жить сегодняшним днем — только вот в этот конкретный день он никак не мог отвязаться от воспоминаний о прошлом, пока простно не он перестал с собой бороться. В конце концов, что дурного в памяти о днях, когда ты был молод, весел и полон надежд, а рядом были надежные друзья? Поэтому он слегка улыбался по дороге в Бастилию, почти надеясь, что какая-нибудь толпа наглецов его заденет, и можно будет хорошенько подраться и оживить молодость не только в памяти.



Но судьба преподнесла ему совсем другой способ оживить молодость. Рошфор, повторял он про себя, сопровождая пленника в карету, ах ты черт, Рошфор в Бастилии! Кто бы мог подумать, что этот хитрый дьявол попадет в такую неприятность? Юношей он считал Рошфора своим врагом, прямо-таки Немезидой, но те дни давно прошли, те дуэли закончены, и все участники тех событий казались ему сейчас добрыми друзьями.



И только заключив своего доброго друга Рошфора в объятия и ухмыльнувшись в ответ на его удивленное восклицание, д’Артаньян вспомнил кое-что еще.



Странное беспокойство, сопровождавшее те приступы юношеского гнева. Как ему хотелось тогда стереть усмешку с лица Рошфора, схватить его за плечи и трясти, трясти…



Трясти и колотить его, похоже, было тогда необязательно, понял он, почувствовав, как забытое беспокойство постепенно превращается в разливающееся по телу тепло, а насмешливые глаза Рошфора глядят на него с неожиданно близкого расстояния и с неожиданной серьезностью.



Очевидно, то, что он углядел в глазах д’Артаньяна, Рошфора удовлетворило, и он, со своей привычным высокомерным бесстрашием, двинулся в атаку.



Хорошо, что мы опять проезжаем под сводами, подумал д’Артаньян почти рассеянно — большая часть его сознания была занята странными ощущениями: чужие усы царапали ему кожу, чужой язык неожиданно настойчивого вторгался в его рот. Становилось все жарче. Давно уже он не сражался на таких дуэлях, да еще с таким достойным противником...



Но долго поддаваться атаке было не в характере д’Артаньяна, и, оценив ситуацию и расстояние до Пале-Рояля, он пустился в ответное наступление.



* * * * *



— Да, я теперь в превосходных отношениях с господином де Рошфором, — ответил д’Артаньян Планше, слегка усмехаясь в усы, и выслушал рассказ о побеге Рошфора. На душе у него было легко, как двадцать лет назад. Надвигались приключения.







Для Крейди:



(извини, "Александра" я так и не посмотрела пока)



А потом это назвали шоколадом



Тьелпе сидел во дворе и ел что-то коричневое. Судя по его лицу, это было вкусно. А судить по его лицу было совсем не сложно — его довольная физиономия была вся этим коричневым перепачкана.

— И что это такое? — спросил Финдекано, въезжая в ворота.

— Ой, Финдекано, привет! — воскликнул мальчик. — У тебя новая лошадь? Я ее еще не видел, по-моему!

— Новая, верно, — усмехнулся Финдекано, легко соскакивая на землю. — Ее Аредэль подарили на прошлой неделе, но ей она не подошла — по-моему, у них с лошадью оказались слишком похожие характеры. Так что ты все-таки такое ешь? Можно мне попробовать?

— Ну-у, — протянул Тьелпе, — если хочешь… Но у меня уже мало осталось. Мы еще не знаем, как эта штука называется. Папа ее сегодня утром придумал — ну, в основном папа. По-моему, ему все понемножку помогали, а я пробовал, что у них получается, так что я тоже помогал! Это для мамы — она сказала, пусть папа хоть раз что-то на самом деле полезное изобретет, а ты же знаешь, она любит сладкое…

— Знаю, — согласился Финдекано. Тьелпе в этом отношении был весь в маму, но и самому Финдекано тоже было любопытно. Изобретения Куруфинве изредка оказывались совершенно невообразимо неудачными, но чаще получалось все-таки что-то интересное. Но у Тьелпе и в самом деле оставалось мало, и хотя мальчик наверняка бы с ним поделился, если бы он попросил, Финдекано не хотел лишать его удовольствия.

— Вообще-то, — вдруг раздался веселый голос слева от него, — у меня есть еще кусок, и побольше, чем у Тьелпе. Если ты как следует попросишь, то я могу поделиться.

— Маитимо! — воскликнул Финдекано, поворачиваясь к другу. Старший из сыновей Феанора обычно был серьезен, и Финдекано давно научился отмечать малейшую смену настроений на его лице, но вот сегодня это не требовалось. Открытая улыбка Маитимо манила его к себе, и Финдекано почти взбежал по ступеням, останавливаясь рядом с другом. — Ты уверен, что хочешь со мной поделиться? — спросил он шутливо.

— Ну разумеется, — тихо засмеялся Маитимо, беря его за руку. — Я непременно должен посмотреть на твое лицо, когда ты будешь это есть. Уверен, это будет даже слаще, чем само лакомство.







Для Жоржетты:



Калейдоскоп



Он сидел на кровати и смотрел в стену. Стена не менялась, и это успокаивало — стена как стена, ничего неожиданного. Все остальное беспрерывно менялось и ускользало от него. Поначалу он думал, что справится, как справлялся со всем остальным — вот только приложит еще немного усилий, сосредоточится… Напрасно. Воля и разум, никогда еще его не подводившие, теперь тонули в водовороте смятения, калейдоскопе обрывочных воспоминаний, ускользающих дел, которые обязательно надо было сделать… когда-то.



Он пока еще помнил, что у него разладился чип — об этом ему сказал только что вышедший из комнаты Майлз. Вот-вот он опять все забудет, опять удивится, что здесь делает Майлз и когда это он успел повзрослеть… Но пока он помнил и отчаянно цеплялся за свои воспоминания, стараясь удержать хоть что-то. Майлза он не забудет.



С людьми вообще было легче, чем с событиями — дела, операции, все это ускользало, а люди оставались, хотя и меняясь с годами. Те же самые люди снова и снова всплывали на кружащихся вихрем осколках его памяти. Майлз — мальчик Майлз, курсант Майлз, офицер, Майлз у него в кабинете, Майлз на каком-то официальном мероприятии… Высокая фигура рядом с ним — он скорее догадался, чем вспомнил, кто это. Отец Майлза. Да, правильно, Эйрел — но попытка сосредоточиться унесла образ отца и сына прочь, а вместо этого молодой Эйрел поднял голову и посмотрел на него смутным взором — пьян, должно быть, отметил молоденький лейтенант СБ, но вместо отвращения почувствовал тревогу и сочувствие. Через много лет он вспомнил эти ощущения, пытаясь вызвать и их причину. Кто-то там был еще — кто-то, кто только что ушел. Злая улыбка, дразнящий взгляд темных глаз, обращенный не к нему, а к тому, пьяному, но ему все равно стало не по себе…



Он уже рассказывал об этом когда-то, о почти случайно замеченной встрече — в голове всплыли обрывки фраз собственного доклада, и внимательные глаза слушающего. Его начальник… Как же его звали? А впрочем, это-то несрочно, человек этот мертв. И еще другой — совсем старый и бледный. Внутри у него все напряглось, будто он и сейчас, спустя столько лет, пытается выпрямиться по стойке смирно. Император.



И вдруг осколок этот уплыл прочь, и он понял, что все они они мертвы — капитан Негри, император, да и двух молодых офицеров, поругавшихся в баре, тоже уже, кажется, нету… Майлз. Есть Майлз. Он же должен скоро вернуться с докладом об операции, так?



Дверь открылась, но вошел не Майлз, а элегантная фор-леди средних лет.



— Привет, Саймон, — сказала она с улыбкой.



— Леди Элис. — Новые осколки памяти поплыли к нему, но он отогнал воспоминание о молодой женщине, потерявшей мужа. Это было давно. Давно, хотя она все так же хороша…



— Как ты себя чувствуешь?



— Неплохо, — сказал он и улыбнулся ей, сам почти поверив своим словам. Ну что ж, она принесла неплохие воспоминания. Узор калейдоскопа на мновение замер.







Для Майи Толли:



Особый тариф



С кем я только не планировал разделить свою жизнь, но вот зеленых и чешуйчатых у меня в планах точно не было. Да у вас, наверное, тоже — разве что вы сами зеленый и чешуйчатый. Но это вряд ли — ни один изверг не стал бы меня так спокойно слушать. Они все, знаете ли, темпераментные.

Так вот, о чем это я? Ах да, о зеленых и чешуйчатых. Ко всему, знаете ли, привыкаешь, даже к чешуе — у нас тут такая разнообразная компания собралась, что я об этом редко задумываюсь, если случай не напомнит.

А случай тут подвернулся; зашла к нам недавно девица — сказала, мол, дело у нее. Важное. Симпатичная, вроде Банни — уж не знаю, из какого она измерения и что делала на Деве, да я так и не успел спросить. Не до того было. Заявилась она вся запыхавшаяся и сказала, что ей надо срочно поговорить со мной, и только со мной. Мы вообще-то обычно так не делаем, но одета она была хорошо и дорого — Банни меня все-таки научила немного в этом разбираться, — а если есть шанс заработать, лучше слушаться клиента в мелочах.

Ну вот, зашли мы, значит, в комнату, и я ее спросил, что у нее за дело и для чего она хочет меня нанять. Она и начала рассказывать какую-то запутанную историю о том, что ее преследует таинственный и злобный враг, и ей нужна защита… В общем, вы и сами такие истории наверняка читали. Я ее перебил и напомнил, что время деньги и пусть она решает, чего все-таки хочет. И тут она шагнула вплотную ко мне и сказала:

— Язаключилапаричтопоцелуювеликогоскиваипростонуникакнемогупроиграть!

Пока я соображал, что она такое сказала, она уже полезла ко мне целоваться. И тут дверь открылась. Не та, через которую мы вошли — другая, в боковой стене. Ворвался взбешенный Ааз и оттащил девицу от меня за шиворот. Как раз вовремя — я уже задыхался от такой неожиданной атаки.

— За такие штучки, милочка, — прорычал он, таща ее к выходу, — особый тариф полагается, а у тебя столько денег не найдется.

У порога он остановился.

— Она аванс заплатила, Скив?

Я кивнул, и он выкинул ее из двери.

— А у тебя-то, — спросил я с усмешкой, когда он вернулся, — найдется денег на этот особый тариф?

— Считай, что я занес его на счет фирмы, — отозвался он.

Между прочим, если привыкнешь целоваться с чешуйчатыми, то от обычной девицы непременно задыхаться начнешь — она слишком теплая и слишком мягкая. Ну что я могу сказать? Вопрос привычки.



P.S.: Ну да, он подслушивал в соседней комнате, пока я уединился с девицей. А вы как думали?