Да это и не текст вовсе

[AnotherLady]

... а просто история без плана и сюжета, которую я продолжаю рассказывать сама себе, когда грустно или не пишется. Вешаю сюда, потому что как минимум один человек тут читал начало и вроде бы понравилось, и еще два человека вроде бы выражали желание почитать.

Вообще читать это совершенно необязательно, потому как история невнятная и непонятная. Я специально стараюсь заранее не планировать, что будет дальше. Но если кто все же полезет читать, необходимый ворнинг: если вам покажется, что здесь клише и все это на что-то смахивает - так оно, скорее всего и есть. У меня нет воображения, я тащу все, что плохо лежит.

Вы точно хотите это читать?

Зеркало в библиотеке было занавешено, и Эрику не разрешалось отодвигать занавеску. Он, впрочем, и сам не стремился. Только иногда, вечерами, когда никак было не заснуть и он сочинял себе маршруты по дому, вспоминал порядок книг на полках, ему казалось, что он помнит раму зеркала, помнит вырезанные на них узоры… А потом плотная черная завеса — как настоящая занавеска, целиком скрывавшая раму сколько он себя помнил, падала между ним и зеркалом, как раз когда его начинала пробирать дрожь.

Эрик зеркал не любил. По утрам он выходил из комнаты растрепанный, а когда матушка делала ему замечание, приглаживал волосы вслепую. И только если она была не в духе и начинала настаивать, он подходил к большому зеркалу в коридоре у столовой — осторожно, чуть под углом, чтобы можно было сначала бросить в него взгляд искоса. Матушка неодобрительно говорила, что у него слишком бурное воображение.

Эрик так не считал — хотя, конечно, его собственное о себе мнение еще не повод спорить с матушкой. Он, пожалуй, был бы и не прочь заполучить бурное воображение. Тогда бы он стал писать романы. Писатели казались Эрику неземными, невероятными существами: они придумывали то, чего не было, совсем не было нигде и никогда. Должно быть, они разговаривали с богами — откуда еще можно взять не-бывшее?

А он знал только то, что было. Знал досконально. Эрик знал на память все прочитанные им книги, все пятнышки на стене в своей спальне (а если сосредоточиться, то мог вспомнить и расположение пятнышек до того, как четыре года назад в комнате сменили обои). Иногда ему ужасно хотелось научиться забывать. Вот, например, как сейчас, когда он сидел на подоконнике с книгой. Книгу эту он мог цитировать на память с любого места, но матушка, уходя, закрывала библиотеку на ключ, а он дочитал последнюю новую книгу быстрее, чем рассчитывал.

В доме было тихо. Матушка отправилась куда-то, как всегда торжественно-безупречная, а миссис Кук, воспользовавшись случаем, легла пораньше, сказала, что ей нездоровилось. Эрик смотрел в окно и пытался придумать что-нибудь интересное про идущих там людей, но его каждый раз ужасно отвлекал звучащий в голове матушкин голос. «Что за вздор, Эрик. Держи свое воображение под контролем. С чего ты взял, что вон тот мужчина может быть королем в изгнании? Посмотри, какой вульгарный у него галстук. В том доме влюбленная пара? Ты плохо слушал госпожу Уотерман, когда она приходила в гости. Они разводятся и скандалят через день. Нельзя быть таким невнимательным, Эрик.»

Наверное, невнимательным он и вправду был, потому что так погрузился в свои мысли, что не сразу обратил внимание на звонок у входной двери. Кто же это мог быть? Он не заметил в окно, чтобы кто-то подходил к их дому. Да, вот и подтверждение тому, что матушка всегда права. Эрик соскочил с подоконника и побежал в прихожую: кроме него дверь открыть было некому.

Когда он распахнул дверь, в нее ворвался неожиданно сильный порыв ветра. Эрик удержал дверь, давая войти гостье. Лица ее он пока не видел, но уж конечно, такие длинные плащи с капюшонами носили только женщины.

— Я уж думала, что не дождусь, — сказала она, входя и откидывая капюшон.

— Простите, — пробормотал Эрик, разглядывая гостью. Он был совершенно уверен, что никогда ее не видел раньше. Женщины такого возраста — лет на восемь его старше, решил он, — к ним заходили редко, а уж такой оттенок волос он бы запомнил. — Я не сразу услышал звонок…
— Письмо было послано больше тридцати дней назад! — перебила она его. — А проходы до сих пор запечатаны, я проверяла. У меня не было иного выхода, кроме как увидеть вас и лично получить…

— Эрик, почему же ты не возьмешь у нашей гостьи плащ?

Эрик изумленно обернулся к выходившей из столовой матушке. Он же сам видел, как она уходила! И если она была здесь, то почему не открыла дверь сама? Или это была проверка, и теперь его ждет суровый упрек за то, что он так зазевался?

Он обернулся к девушке.

— Простите еще раз, и позвольте, я… — Он сделал шаг к ней, но она попятилась. Эрик озадаченно остановился, пытаясь понять, чем он мог ее обеспокоить, но девушка смотрела не на него. Она уставилась на матушку у него за плечом, и лицо у нее было совершенно белое. Она сделала еще один шаг назад.

— Марта, дорогая, что же вы не проходите? — матушка буквально за два шага оказалась возле гостьи и с мягкой настойчивостью взяла ее за плечо. — Простите моего негодника, он еще слишком невоспитан, чтобы принять гостью — молодежь, вы же понимаете…

Матушка продолжала говорить. Эрик принял плащ незнакомки — Марты? Он не видел ее никогда в жизни, а вот матушка как будто хорошо ее знала. А Марта знала его… Или не знала? Что она пыталась ему сказать? При матушке не спросишь. Марта явно боялась ее больше, чем самая молодая и неопытная из перебывавших у них служанок. А матушка демонстрировала непривычную оживленность. Она уже успела произнести больше, чем за всю прошедшую неделю, и то и дело совершенно добровольно трогала Марту за плечо, брала за руку, похлопывала по коленке.

Эрик разливал чай, поддакивал матушке, приносил конфеты и непрестанно напоминал себе не задумываться. Не отвлекаться. Обращать внимание на происходящее. Иначе будет хуже…

Обращать внимание на происходящее было сложно. Матушкины слова не имели ровно никакого смысла — поток шуток, рассуждений о погоде, жалоб на Эрика — но не привычных нотаций, а тоже каких-то шуточек… Эрик даже почти уверился в том, что матушка повторялась — анекдот про гувернантку в парке он слышал уже три раза за этот вечер, точно…

— Ах, что же это я? Уже поздно, а вы, верно, устали с дороги, Марта, вам хочется лечь. Эрик, можешь идти спать, я сама уложу нашу гостью.

И Эрик пошел спать. Вернее, пошел к себе в комнату и лег на кровать. Спать ему не хотелось; у него было предчувствие, что этой ночью сны будут странные, из тех, что потом, просыпаясь, никак не удержать в памяти. И все бы хорошо, но читать по-прежнему было нечего, а обдумывать гостью и неожиданное возвращение матушки было бессмысленно: что толку лишний раз задавать себе одни и те же вопросы?

Эрик закрыл глаза и сосредоточился на деталях. Марта: волосы куда светлее, чем у него, длинные и такие… отросшие на вид, наверняка матушка потом будет недовольно кривиться, она не любит, когда девушки не следят за собой; платье под плащом тоже длинное и темное, до странности неброское, будто это не наряд, а способ прикрыться… Может, это не ее платье? По тому, как она двигала руками, вполне может быть, понял он.

А руки у нее красивые, с длинными тонкими пальцами, хотя тоже неухоженные, если сравнить с матушкиными. Он представил руки Марты, сложенные у нее на коленях, потом руку матушки на Мартином колене — чувствовалось, что матушкина рука касается чего-то довольно твердого, значит, Марта так и была весь вечер напряжена… Рядом колено матушки, ее зеленое платье… Зеленое?

Эрик открыл глаза и закрыл их снова. Матушка уходила из дома в сером платье, он точно это помнил. Когда бы и зачем она стала переодеваться? Разве что в новое платье, если бы только что забрала его от портнихи, но зеленое не было новым, совсем наоборот, он не видел его у матушки уже несколько лет…

Он заснул, пытаясь вспомнить, когда же видел зеленое платье в последний раз.


Проснулся он так неожиданно, что сон по инерции вынесло вместе с ним в первые секунды бодрствования. Завеса над зеркалом в библиотеке, опять. И он как раз начинал ее поднимать. Эрик сел и встряхнул головой. Что его разбудило?

В дверь снова постучали легким глуховатым стуком. Матушка не стала бы стучать. Миссис Кук вообще сюда не заходила. Эрик вскочил и, не обуваясь, бросился к двери.

За дверью стояла Марта, снова в своем плаще.

— Что вы…? — шепотом начал было Эрик, но она неожиданно энергично встряхнула головой.

— Я должна вам все рассказать, — произнесла она почти беззвучно.

Эрик шагнул в сторону, делая ей знак войти, но она снова покачала головой и взяла его за руку.

— Не здесь. Услышат.

Марта потянула его за руку так настойчиво, что он только встревоженно оглянулся на брошенные у кровати туфли. Ладно, решил он в конце концов. Так меньше слышно шаги, а если Марта собралась на улицу, можно будет взять ботинки в прихожей.

Пока Марта вела Эрика по коридору, а потом вниз по лестнице, он решил, что она сильнее, чем кажется — руку его она сжимала крепко. Наверное, стоило бы встревожиться, но на это у Эрика не хватало решимости. Он на полдня остался без книг и теперь нестерпимо хотел знать, чем закончится хотя бы эта история.

В прихожей ему пришлось резко дернуть руку, чтобы высвободиться и обуться. Марта не произнесла ни слова, но от нее исходило такое тревожное нетерпение, что он кое-как всунул ноги в ботинки и не стал их зашнуровывать.

— Пойдем, — прошептал он, открывая дверь. Только сейчас Эрик понял, что дверь придется оставить чуть приоткрытой: ключей от входной двери у него не было. Ну да ладно, они вряд ли отойдут далеко, поговорить можно и в саду.
А в саду было тихо — даже тише, чем ожидал Эрик. По идее, городской шум не должен был затихать и ночью, но он не слышал ничего, кроме собственных шагов, шелеста плаща Марты и далекого-далекого жужжания какого-то насекомого.

Он уже собирался спросить у Марты, далеко ли она собралась, как вдруг она остановилась под деревом и повернулась к нему. Эрик глянул ей в лицо и подумал, что теперь знает, как это, когда в книгах пишут о светящихся глазах. Красиво. И неожиданно.

— Вы говорили что-то о письме, — начал он нерешительно.

— Вам должны были передать весть, — зашептала она горячо. — Письмо не самый лучший способ, конечно, хотя в нынешние времена не так уж это и удивительно, и в прошлый раз письмо сработало. А сейчас… Вас ждали, и звали, но проходы запечатаны, а время истекает, и…

— Марта, — сказал он, забывая о правилах вежливости, и заметил, что она вздрогнула. — Вы совершенно уверены, что ищете именно меня? Потому что я не представляю, о чем вы говорите.

— Как же, — Марта наклонилась поближе. От нее пахло как от трав летом, легкой горечью и теплом солнца, странный запах для ночи в крошечном саду городского особняка, — ведь вы послали весть в прошлом десятилетии! В Зеркале Озер до сих пор…

Он хотел было снова перебить ее, сказать, что если речь шла о событиях десятилетней давности, то он был слишком мал, чтобы посылать какую-нибудь весть; но тут дерево у Марты за спиной вспыхнуло.

Эрик ахнул и схватил Марту за руку, пытаясь ее оттащить — дерево занялось все целиком и уже пылало жарче, чем в кухонной плите, — но его вдруг развернуло в сторону, и оказалось, что они с Мартой бегут, а сбоку вспыхивает еще одно дерево, потом другое, впереди, потом и трава у них под ногами…

— Куда? — выдохнул он, надеясь, что Марта слышит — у него так шумело в ушах, что он сам не понимал, громко ли говорит. — В доме… Разбудить…

— Смотри! — крикнула Марта ему в ухо и махнула рукой. Он оглянулся. Дом стоял все такой же темный и сонный, как и полагалось ночью. Огонь тянулся по саду узкой змейкой позади и по бокам от них, словно гнался за ними.

— Что это?

— Я опоздала, — Марта словно пробормотала это себе под нос, но он услышал. — Простите…

И она рванула его за руку так, что он должен был бы упасть — но почему-то не упал, только понесся вперед еще быстрее, сам не понимая куда. Они уже давно должны были врезаться в ограду соседнего сада, а ему чем дальше, тем сильнее свистел в уши ветер, которому не с чего было так разбушеваться, пока наконец он все-таки не упал.

И упал неправильно. Земля у него под ногами резко ушла вниз. Эрик потерял равновесие и покатился по травянистому склону, которого здесь не было, не могло быть, так что он только через полминуты пришел в себя и попытался остановить свое падение.

Слава богу, склон был невысокий. Эрик поднялся на колени, посмотрел вверх по склону, насколько он мог определить его наклон на ощупь, встряхнул головой… Все без толку. Перед ним была непроницаемая тьма. Ни единого огонька.


Он снова сел. Просто чтобы подумать, но не думалось. Совсем. Эрик прижал колени к груди, обхватив их руками, и уткнулся лбом в собственную твердую коленку. Дома он мог сидеть так долго, но здесь… Здесь было нельзя. Слишком непонятно.

Если нельзя сидеть, надо идти. Только не назад. Не вверх по склону, откуда он пришел, где ничего не видно. Эрик не хотел знать, куда попадет, если вернется по своим следам. Лучше идти в неизвестное, чем в то, чего не должно быть.

Вставал он медленно, нащупывая руками склон, пытаясь понять, насколько он крутой — в темноте вдруг потерялись все ориентиры, и если бы мир наклонился и перевернулся, казалось Эрику, он мог бы этого и не заметить. Наконец он поднялся на ноги, словно всплывая сквозь сгустившийся вокруг него воздух. Раньше Эрику казалось, так бывает только в самую жару — от тепла вокруг все сгущается, и словно идешь сквозь молоко. Но он сейчас стоял совсем не в молоке, а в прохладном и чуть терпком чае с травами. Здесь должен был быть ветер; но ветра не было.

Эрик пошел вниз.

С первыми же шагами стало лучше. Он чувствовал ногами, в какую сторону идет наклон, и от этого набирал скорость. Идти было легко, и при ходьбе воздух двигался.

По идее глаза должны были бы привыкнуть к темноте. Сейчас он уже должен был бы различать очертания окружающего; но Эрику казалось, что он разве что по шороху чувствует траву под ногами и, кажется, кусты где-то впереди и сбоку — он не взялся бы сказать, справа или слева. И лес вдали.

Лес?

Эта мысль прокралась в сознание незаметно и расположилась в нем так по-хозяйски, словно всегда там жила. Словно Эрик точно знал, своими глазами видел этот лес, которого видеть никак не мог. Узкие тропинки, молодые деревья, что сплелись между собой от какого-то незваного вихря, и старые — такие старые и толстые, что их стволы с отходящими сучьями напоминали скорее стены замка.

Наверное, картинка из какой-нибудь книжки. Видеть похожий лес на самом деле Эрику было негде; матушка предпочитала города или — изредка, только-только чтобы наглядеться на море впрок — модные морские курорты.

Ну что за ерунда. Поездки с матушкой не могли существовать в одном и том же мире с бегущим огнем и склоном, ушедшим под ноги вместо соседского чинного сада.

Склон становился все более и более пологим, а Эрик все убыстрял шаг — его постепенно захватил ритм ходьбы, и даже травы словно шелестели в такт его шагам, и вдруг он замер. Как вкопанный.

Сначала замер, а потом уже понял, почему: впереди послышался звук. Слабый, жалобный… Вот, опять.

— Марта? — позвал он. — Марта, вы где?

И при всем при том он не верил, что это Марта — не похож был звук на человеческий стон.

Это из кустов, точно. Теперь, подойдя поближе, Эрик уже понимал — кусты слева. Он уже прошел самое их начало, редкие заросли, наверное — там едва шелестело — но они тянулись дальше вниз, может быть, даже к лесу.

Эрик повернулся и двинулся влево, медленно и осторожно, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Вот, еще раз тот самый звук. Чуть ниже по склону, так что забрать вправо… Осторожнее… Уже начинаются кусты…

Он раздвинул руками ветки, не обращая внимание на царапины, и пошел вглубь кустарника — но пробираться оказалось не так уж сложно. Кусты перед ним были примяты, погнуты — и ему вдруг хватило света разглядеть, что их примяло.

Он был и прав, и неправ.

Посреди кустов, в конце полосы примятых и переломанных веток, лежала Марта. Совсем неподвижно, на боку, с неловко вывернутой левой ногой.

Но звала, действительно, не она. У ее плеча, с другой стороны от Эрика, сидел кот. Большой пушистый кот в серо-коричневую полоску, который тыкался носом ей в шею и издавал тот самый жалобный звук.

Только вот когда Эрик остановился, глядя на Марту с изумлением и тревогой, кот поднял голову и мяукнул уже совсем по-другому, требовательно и настойчиво. Эрик никогда не разговаривал с животными — матушка не позволила бы ему такой глупости, — но тут он настолько ясно услышал в тоне кота «И где ты, интересно, бродил до сих пор?», что невольно отозвался.

— Ну вот он я. Погоди, надо бы ее поднять, получается…

Кот фыркнул и степенно отошел чуть в сторону.



Дальше они двинулись втроем. Марта пришла в себя довольно быстро; больше всего у нее, кажется, пострадала нога, поэтому она ковыляла, стараясь на нее не ступать, и тяжело опираясь на Эрика. Только вот она все время молчала, и Эрик беспокоился, не ударила ли она еще и голову. Но он не представлял, как это выяснить. И о чем ее спросить. Как-то это было неловко; она была совсем рядом, прямая и напряженная и ужасно бледная, и теперь он вдруг понял — она пахла совсем как этот склон, как будто вот этот воздух, и эти травы, и земля под ногами, почти уже совсем ровная — это все была она.

И он совсем не представлял, куда они идут.

Зато кот, похоже, это знал точно. Он шествовал шагов на пять впереди них, церемонно и торжественно, время от времени оглядываясь, словно проверял, не потерялись ли они.

Эрик решил, что идти за котом надежнее всего — он был такой ухоженный и пушистый, наверняка тут где-то должен быть его дом. И там Марте помогут. Потому что он ужасно устал и перестал даже пытаться понять происходящее, и боялся, что не сможет помочь ей сам, а сделает только хуже.


Кот довел их до самого леса.



Продолжение, наверное, следует.