[AnotherLady]

И обратно ККМ
Название: Пути иного мира
(омг, я обратно даю драбблам названия! До чего людей челленджи доводят...
Дисклэймер: все еще не владею и не претендую.
Примечания: спасибо Крысу за консультацию и всем, кто нечаянно рассказал мне о моем тексте куда больше, чем я о нем знала сама.

Конрад не ожидал, что одиночество окажется так похоже на свободу.

Впрочем, он вообще ничего не ожидал прошлой осенью, кроме необходимости выполнить порученное ему дело. Даже одиночества, пожалуй: мир, полный людей, сказали ему. Семьи мадзоку — старые семьи, родня Винкоттам. Свой мао. Только на третий день, слегка разобравшись в окружившей его суматохе новизны, он понял, что — невзирая на людей, мадзоку и мао — он здесь один.

И это вдруг оказалось похоже на путешествия с отцом: пусть не лошади, не ночевки в глуши, но тот же простор неожиданных и ожидаемых каникул. Мир, где его ждали только неизвестность и будущее. Мир, где можно было, пусть ненадолго, просто быть — кем угодно и где угодно.

Осень он провел в Японии, спеша вслед за Родригесом сквозь толпы людей, заглядывая в лавки, полные блестящих, ярких, глянцевых вещиц, которые он не успевал разглядеть — «Что это, Родригес?» — «Я тебе потом расскажу!». Конрад не переспрашивал: он следил за жадным интересом на лице Родригеса, за мальчишками, вбегавшими в лавки, поворачивая прямо к единственной заветной вещи на полке, за женщинами, что долго разглядывали пестрые книги или блестящие коробки с видом мечника, отыскавшего наконец одно-единственное необходимое оружейное масло. Потом он уставал от чужих желаний и собственных вопросов и возвращался в гостиницу, ища ответы и глядя на экран, где разыгрывались красивые сказки про благородных воинов.

К зиме он покинул острова и отправился прочь, в пустыни, слушая их тишину и сравнивая, сравнивая: высоту барханов, тон шуршания песка, угол падения солнца. Пустыня есть пустыня, но знание о том, что этот мир иной, не покидало его. Конрад слушал, как перекликаются его спутники, и вспоминал стекло и металл японских городов, диковинные башни домов, заставлявшие искать посреди узких улиц извилистые стены невидимых замков. Он ехал по пустыне и временами почти ожидал увидеть, что на ближайшем верблюде едет Йозак. Представить, что отец обогнал их и едет где-то впереди, не получалось, и только почти заснув, он думал: отцу бы понравился этот путь.

Потом Конрад сел на корабль, слишком большой, чтобы чувствовать волны по-настоящему, и часами ходил вдоль палубы, глядя на хмурую зимнюю Атлантику, и время от времени вежливо улыбался пассажиркам в нарядных платьях, пытавшимся по акценту угадать, откуда он родом. К середине зимы он подошел еще ближе к цели, к точке, к которой, не задумываясь об этом, двигался все это время.

Его встретили прибрежные города, бесснежные и деловитые; Конрад перебрал их по одному, словно четки — маленькие бусины рядом с большими, город башен и город белых колонн, города, шумные как Токио, и городки, где он почти узнавал домики, телеги, городские рынки, но шагал по улицам осторожно, стараясь не разбудить кусочек мира, словно уснувший много десятилетий назад.

Он смотрел на арки огромных мостов и жерла туннелей, ступал по пожелтевшей траве и холодной земле парков, в толпе на стадионе торопливо, как окружавшие его люди, жевал булочку с горячей сосиской — будто он и правда куда-то спешил. Он останавливался посмотреть на огромные экраны на площадях и на витрины магазинов, переезжая из гостиницы в гостиницу, привыкая к ритму этих почти знакомых уже городов, забывая оглядываться, теряясь в своей свободе, пока под ногами его среди палой листвы не мелькнуло что-то желтое.

Конрад остановился.

В воздухе пахло живой влагой просыпающейся земли.

Он опустился на одно колено, раздвигая листву, высвобождая из-под нее нарцисс и уже замечая чуть дальше еще один. Конрад приложил ладонь к земле, нащупывая пробуждающееся тепло. Потом он снова поднялся на ноги и пошел медленнее.

Он не стал съезжать из гостиницы возле парка.

На площадках неподалеку дети уже играли в бейсбол. Трава украдкой становилась все зеленее и зеленее. Облака белых цветов, внезапно заполонившие парк, не спешили улетать.

В трехстах километрах к северу от него нерожденный младенец спал, ожидая своего часа.

Лето становилось все ближе.