(хотела написать парочку рассказов о поездках, но пока что-то слишком устаю. Фото выше как раз из поездки, но нравится мне прежде всего выражением лица - иногда оно очень к месту)
"Гражданином маленькой страны быть выгодно: ты либо жертва, либо часть нейтральной стороны. У маленьких стран нет ресурса, чтобы на кого-то напасть, их нужно защищать и поддерживать."
Лиза Шеремет, дочь Павла Шеремета, о своем беларусском гражданстве (отсюда)
"Книга писателя Маркуса Лемана «Насильно крещенные» признана экстремистской. Об этом сообщили Агентству городских новостей «Москва» в пресс-службе Центрального районного суда Сочи. «Суд по иску прокурора Центрального района Сочи признал книгу М.Лемана экстремистским материалом», - сказал собеседник агентства. Министерство юстиции РФ 14 июля 2017 г. внесло книгу М.Лемана «Насильно крещенные» в федеральный список экстремистских материалов. М.Леман - раввин, писатель и общественный деятель, родился и жил в Германии в XIX веке. Основал еженедельник Israelit, имевший популярность в среди ортодоксальных евреев. Творчество писателя описывает жизнь и быт евреев в Средние века."
Копалась в своих дайри-записях десятилетней давности. Странное ощущение: такая дайри-девочка типичная. Пять записей в день, ритуальные извинения перед всеми фиками и не только ("ой, я опять", "ой, вам всем надоело"), флэшмобы и ощущение, что все ПЧ если и не друзья, то всем страшно интересно про меня и мою жизнь.
Писалось зато много - очевидно, та самая социальность, которая и является двигателем фандомного творчества.
Да. Так о чем я, значит, не пишу? Ну пусть будет детство.
... на самом деле мне кажется, детство довольно стереотипное для своего круга и времени. Коммуналка в Толстовском доме: сначала две комнаты, и я еще помню, как делила шестиметровку с бабушкой, а вторая комната, побольше, была родительская. Эта четырехкомнатная квартира рассчитана была на холостяка с прислугой: две комнаты побольше - 28 и 22 метра, гостиная и спальня (ну или как-то так), и две комнаты поменьше - 12 метров и смежная с ней шестиметровка с дверью на кухню (кухня была 14 метров) - для горничной и кухарки. Эти были наши. В 28-метровой жила одинокая старушка, а в 22-метровой алкоголик.
Старушку звали Любовь Эльевна, мне казалось - это единое имя, Любуфельна. Она умерла, когда мне было лет семь, и каким-то чудом комнату ее отдали нам. У меня появилась на пару лет собственная комната - прежняя родительская 12-метровая. Там сделали ремонт - помню, рисунок на обоях напоминал мне карандашики (хотя какое-то время я спала в большой комнате - у моей кровати повесили большую карту СССР, и перед сном я разглядывала поселок Ерофей Павлович.
В детский сад я не ходила - у меня была бабушка, учительница начальной школы на пенсии. Впрочем, лет в пять меня попробовали отдать в садик - для социализации. На полдня. Выбрали очень хороший садик, меня туда по знакомству устроили. В садике я сидела и читала книжки. Книжки были детские - тоненькая такая серия, где обложка из трех полос, верхняя и нижняя цветные, а в середине картинка. Читать там было особо нечего, одни картинки (меня все детство ужасно возмущали книжки с картинками - там мог бы быть текст, который я бы читала, а у меня словно украли этот текст, всунув туда ненужную картинку), но лучше так, чем никак. Кажется, забирали до дневного сна - хотя вроде бы и попробовали несколько раз уложить меня спать. Я медленно ела, и как-то раз мне в недоеденный суп положили второе... в общем, когда выяснилось, что летом нужно ехать с садиком на дачу и садик будет _круглые сутки_, я то ли взбунтовалась, то ли взмолилась, и социализацию отменили.
Наверное, детство - и жизнь - очень сильно изменились, когда в неполные шесть лет я сломала позвоночник, но я, на самом деле, изменения детства особо не помню: бабушка и книжки, почти все то же самое. Правда, пришлось учиться ходить заново: меня лечили странно, сначала положили в одну больницу, потом перевезли в другую - было лето, возможно, первая закрылась на проветривание? Во второй больнице меня положили плашмя с грузом, подвешенным к голове, и я два месяца лежала неподвижно - а было лето, напоминаю, пора отпусков. В больнице был только один физиотерапевт, и он был в отпуске - так что когда меня оттуда отпустили, и пришлось учиться ходить. Еще долго потом нельзя было сидеть - по улицам меня возили в детской "сидячей" коляске, где я стояла на коленях, а в метро, когда уставала стоять, становилась на колени на сиденье. Мама вспоминала, как она враскоряку меня "прикрывала", чтобы я при этом никого не задела - но ей, разумеется, все равно все говорили, чтобы она велела девочке прекратить баловаться. Я этого не помню.
Что я помню? Книги. Игру в школу (бабушка мне много рассказывала про школы, про своих учеников - помню историю про девочку, которая погибла, угорела на печке). Сочинение историй, которые я не записывала - про жизнь на Плутоне. Стихи вот я записывала, хотя сначала их записывали за меня: первые стихи я сочинила в три с половиной года, помню, как рассказываю их Любуфельне:
Я девочка женского рода, Мне три с половиной года (более ранняя версия - "сегодня мне три года", но я помню, как показываю "половинку" Любуфельне на пальцах"), Меня зовут Маринка И я люблю картинки. Я их рисую, а бабушка помогает (тут у поэта закончились рифмы).
Из книг самая любимая была - большая "Книга для чтения старших групп детских садов", очень старая и потрепанная. Там была поэма про китайскую девочку - "У девочки Юнь Мэй челка до бровей, челка до бровей смотреть мешает ей". Но вообще я читала ВСЕ. Включая железнодорожные расписания. В любой свободный момент у меня перед глазами должен был быть печатный текст. В шесть лет летом в Адлере, когда родители были в гостях, я читала "Войну и мир" - ну, "Мир", конечно - про Наташу, морковное мороженое, Наташину куклу. У меня куклы были, но маленькие и какие-то несерьезные: "настоящую" куклу, немецкую и достаточно большую, мне подарили в девять лет, и я, как Наташа, требовала от всех окружающих, чтобы они ее целовали. Куклу зовут Лиля - я пишу это сейчас, а она сидит на рукодельном стеллаже и всем своим видом намекает, что надо бы снять с нее связанные зимой шапку и шарф и переодеть во что-то летнее.
В школу я пошла в неполные семь лет - я октябрьская. Меня устроили в хорошую школу - французскую, написав объяснительную, что у меня по соседству с этой школой живет бабушка и я буду жить у нее. В сентябре пришли из школы по соседству, в переулке Марии Ульяновой - "Почему ребенок не ходит в школу?" (или это в следующем сентябре пришли? Не помню)
Первого сентября в школу я опоздала, мама долго собиралась (когда меня в пятом классе переведут в другую школу, я тоже опоздаю первого сентября, но уже сама). Наша школа стояла на углу двух улиц и состояла из двух смыкавшихся зданий, трехэтажного и четырехэтажного, на некоторых этажах были переходы. Может, это один из источников моих снов о сложной запутанной дороге. Второй источник точно бабушкина-прабабушкина хрущевка в Дачном: мне снилось, как я возвращаюсь с прогулки и попадаю не в тот дом.
... но вообще школа - это, наверное, уже другая история.
Сама никогда не смотрю видео, которые постят другие люди, но надеюсь, не все такие, как я: в этой лекции Екатерины Шульман "Частно-государственный разговорник: как понимать и использовать язык бюрократии" много интересных и полезных наблюдений не только для тех, кому надо общаться с бюрократией, но и для тех, кто обсуждает, допустим, новости в интернете.
Я почитала про опрос Левада-центра про 20 величайших людей... и немедленно попыталась составить собственный список. Решила для себя, что в нем будут люди, которые изменили мир - поэтому многих важных для меня имен здесь нет.
Получилось как-то так, в условно хронологическом порядке:
- Фрэнсис Бэкон – потому что сформулировал индуктивный метод исследования. - Вильям Шекспир – потому что он сформировал английский язык, и как бы не английскую культуру даже. - Петр I – потому что он создал мой город и вообще прорубил окно. Как умел, так и прорубил. - Александр Пушкин – примерно то же, что с Шекспиром, только для русского языка, и вообще по моим ощущениям он практически создал то, что я ощущаю отечеством. - Джозеф Листер – потому что он породил современную антисептику и мы все еще живы. - Рафаэль Лемкин – потому что он создал понятие «геноцид» и Конвенцию о геноциде. - Элеонора Рузвельт – по многим причинам, но в частности потому, что она вывела борьбу за права человека на международный уровень. - Сергей Королев – потому что космос. - Иоанн Павел II – потому что он оживил не только свою церковь, но и мир вокруг. - те, кто придумал интернет, по очевидным причинам – обычно эту честь отдают Винтону Серфу и Роберту Кану, которые вообще-то изобрели TCP/IP (чем современнее, тем сложнее выделить _одного_ человека, который за что-то отвечает, так что пусть будут двое в одном пункте, не обидятся).
И да, здесь те, кто менял мир в симпатичную мне сторону. И только десять пунктов, потому что когда я попробовала продолжить, то поняла, что на самом деле у меня получался бы список _идей_ , которые меняли мир (он и без того тут проглядывает). Как-то у меня сложно с великими людьми, несмотря на весь мой интерес к биографиям.
С понедельника и до конца недели парадным гвардейским караулом у Букингемского дворца впервые командует женщина: капитан Меган Коуто из канадского полка легкой пехоты принцессы Патриции (гвардейский караул периодически несут армейские подразделения из стран Содружества).
Меня давно и сильно раздражает популярное ныне употребление слова "энергетика", но сегодня я увидела еще круче:
(речь о выставке "Прорыв блокады") "Чтобы придать инсталляции особую метафизику, в оформлении используют подлинные военные вещи и грунт, привезенный с Невского пятачка." Метафизику! Грунт с Невского пятачка - чтобы придать особую МЕТАФИЗИКУ! ... просто слов нет, одна... энергетика.
У каждого есть темы, о которых он пишет в своём дневнике, и есть такие, о которых он не говорит. Предложите мне написать о чём-нибудь, о чём я, как правило, не пишу. И я, наверное, сделаю это.
... на самом деле дофига тем, о которых я не пишу в своем дневнике, но мне любопытно, отсутствие чего именно читателям заметно.
С вОзрастом у меня отвалилась большая часть комплексов. И только один упорно остается и мучит меня:
как, ну как окружающим удается вести себя так, будто они точно знают, что правильно, а что неправильно, будто их мнение не их мнение, а абсолютная истина? И вообще звучать как будто они готовы прочитать по любому вопросу курс лекций, даже если они об этом вопросе пять минут узнали?
Страшно завидую. Хочу научиться. С каждым годом все больше ощущаю, что ничего не знаю, в сети перепроверяю любое свое высказывание, в реале часто тоже пытаюсь.
... или вот эта вот уверенность мне только чудится, и кругом меня полно людей, которые тоже ничего не знают?
Если вдруг кому-то страшно интересна моя политическая позиция:
Мне не нравится Навальный. Мне не нравится его месседж. Но если его фамилия вдруг окажется в бюллетене для голосования на выборах в президенты, я буду голосовать за него.
Потому что я считаю, что запуск механизма сменяемости власти путем выборов гораздо важнее, чем программа какого бы то ни было кандидата. Любые реальные выборы и приход к власти выбранного кандидата повышают шанс следующих реальных выборов. Если в следующем году избрать Навального, то на следующих выборах можно избрать кого-то другого.
Именно это самое главное: нормальная сменяемость власти. Не поиски идеального кандидата с идеальной программой, а приведение к власти людей, которые знают, что если избирателям не понравится их деятельность, на следующий раз их не выберут.
Нет, я не знаю, что должно случиться, чтобы фамилия Навального оказалась в бюллетене.
...В этих плоских краях то и хранит от фальши сердце, что скрыться негде и видно дальше. Это только для звука пространство всегда помеха: глаз не посетует на недостаток эха. (с)
И еще про холокост и память: в онлайн-журнале "Украинцы" статья про городок Броды, с подзаголовком "О чем молчит последняя еврейка в городе, который когда-то звался галицким Иерусалимом". Очень хорошо накладывается на мои впечатления из Бешенковичей и от книги Петровского-Штерна про штетлы.
"- Что превращает человека в такого вот дикого зверя? - Он не дикий зверь. Он умный человек и патриот. - Но он же дикий зверь, когда совершает убийства. - Нет. В своем сознании он патриот, действующий в интересах своей страны."
... последнему оставшемуся в живых прокурору Нюрнбергских процессов сейчас девяносто семь лет. Его зовут Бен Ференц, и в двадцать семь лет он, сын бедных румынских евреев, эмигрировавших в США, выступал прокурором на процессе командиров айнзацгрупп СС. А потом почти всю жизнь посвятил работе над созданием Международного уголовного суда.
Когда какое-то время вокруг люди, говорящие на непонятном тебе языке, требуется время, чтобы включиться и понять, что вот прямо сейчас говорят понятное. И вот иду я себе солнечным июньским днем по набережной Порвоо и вдруг осознаю, что впереди меня в компании туристов мужик средних лет разглагольствует по-испански про смысл демократии и место в ней Спинозы и Канта. И вдруг восклицает: "Гугл! Это Гугл!"
... я все еще въезжаю в смысл его аргументов и какое-то время думаю, что Гугл тоже играет роль в демократии - почему нет? И тут понимаю, о чем он: по мостовой мимо нас едет автомобиль Google Maps, а на крыше у него вращается большая камера.
Испанцы еще и успели помахать камере, я - нет, я медленно соображаю. Но кто знает, может, ближайшие пять лет где-то в дебрях Гугла я так и буду идти солнечным июньским днем по набережной Порвоо. Почему-то меня радует эта мысль.
Несколько дней назад впервые услышала про армянскую премию "Аврора" - для тех, кто спасает людей; а сейчас мне попался сайт с рассказами про финалистов.
Вот такая, например, история: сирийский город Мадайя блокировали правительственные войска, сначала "мягко", потом жестко - и оттуда уехали хирурги, силы которых были на исходе. Но после их отъезда ситуация резко ухудшилась - а в городе осталось трое медработников. Трое. Недоучившийся стоматолог, дипломированный стоматолог и ветеринар.
"К счастью, — говорит Дарвиш, — Сирия, наверное, единственная страна, где первокурсников учат оперировать на живых людях. Так что минимальный опыт у меня уже был".
"У нас не было оборудования, медикаменты если и были, то просроченные. Но главное, конечно, отсутствие опыта. Когда мне впервые пришлось оперировать на брюшной полости, я фотографировал каждый шаг операции, выкладывал фото в Whatsapp, и профессиональные хирурги присылали мне советы, что делать дальше. Оперировали мы в подвале, поэтому приходилось каждый раз подниматься наверх, чтобы поймать сеть. А спустившись, дезинфицировать одежду. Операция длилась десять часов."
"— А почему вы не уехали тогда же, когда уехали два профессиональных хирурга? Ведь у вас тоже, наверное, была такая возможность? — Я не мог, — просто отвечает Дарвиш. — Доктора были иногородними, а я из Мадайи. Кто-то же должен был там остаться? Это был мой долг. — А почему уехали сейчас? — По «Соглашению четырех городов» сторонники оппозиции должны были покинуть город. Правительственные войска меня бы просто расстреляли как пособника повстанцев. Я ведь их тоже лечил. Город перешел под контроль государства, и теперь там работают врачи из Дамаска."